|
|
Заклинатель
лошадейАвтор: Джонатан Кенделл
Он укрощает диких лошадей, используя при это только доброту и нежные, ласковые слова.
Сильные
и грубоватые, проводящие всю жизнь в седле гаучо сидят на ограде загона на ранчо
площадью в 600 гектаров, расположенном возле Съера-де-ла-Вентана, горного хребта
к юго-западу от Буэнос-Айреса. Они с трудом скрывают презрительные усмешки,
наблюдая за странным зрелищем.
Сорокаоднолетний Мартин Хардой, один из самых опытных дрессировщиков лошадей
в Аргентине, выбирает из десяти необъезженных жеребцов самого темпераментного.
Он собирается продемонстрировать, что может подчинить своей воле любое животное
с помощью одного только ровного, ласкового голоса. «На свете нет такой лошади,
которая устояла бы перед добротой, - говорит он. – Даже самое дикое животное
хочет ласки».
Аргентина – страна игроков в поло и чемпионов верховой езды, для которых более
привычно хлестать лошадь кнутом, чем обращаться с ней ласково. Здесь всегда
считалось, что пожалеть кнута – значит только испортить лошадь.
Привязав жеребца к столбу, Хардой обматывает его туловище и ноги длинными нейлоновыми
поводьями. Потом, натягивая поводья, он осторожно валит животное на бок. Пользуясь
резиновым шлангом, чтобы избежать порезов и ран, он треножит жеребца.
- Если лошадь поймет, что ты ее боишься, она никогда не подпустит к себе, -
объясняет Хардой. – Единственный способ подойти к дикой лошади, не опасаясь,
что она лягнет тебя, - это связать ей ноги. – Потом он садится жеребцу на шею
и начинает энергично массировать его лоб, морду, уши, вокруг глаз. Животное
нервничает, обливается потом, издает звуки, больше похожие на сердитый рык,
чем на ржание.
Так он массирует его минут пятнадцать. Еще десять минут Хардой заплетает и расплетает
хвост, подергивая за него. С жеребцом происходят удивительные перемены. Он настолько
расслабился, что заснул и даже захрапел. Хардой развязывает жеребцу ноги и растирает
их, чтобы восстановить кровообращение. Потом наливает в ноздри немного воды.
Проснувшись, жеребец вскакивает на ноги. «Старый трюк», - говорит Хордой. Он
дует жеребцу прямо в ноздри, и тот в ответ жарко дышит дрессировщику в лицо.
«Мы обменялись запахами, - говорит Хардой. – Это что-то вроде лошадиного рукопожатия».
А теперь надо приучить жеребца к ездоку. Хардой медленно и осторожно приближается
к нему под углом в 45 градусов.
Потерев ему бок и спину, Хардой прижимается грудью к ребрам животного. Он хочет,
чтобы жеребец видел его, но в то же время знает, что если идти прямо на него,
тот будет нервничать. Он несколько раз немного подпрыгивает, при этом прикасаясь
к боку жеребца, но пока не пытается оседлать его. Когда он наконец вскакивает
жеребцу на спину, то тут же ложится животом вниз. «Я сяду только после того,
как почувствую, что он успокоился, - объясняет он. – Если же жеребец снова занервничает,
я опять наклонюсь вперед и лягу на живот. Таким образом, если он встанет на
дыбы, я смогу спокойно соскользнуть с него».
Теперь жеребец готов к седлу. Хардой показывает ему сбрую. Жеребец едва заметно
дрожит, пока Хардой взнуздывает и седлает его. Но вместо того, чтобы сесть на
него верхом, Хардой остается на земле и с помощью восьмиметровых вожжей начинает
учить жеребца поворачивать, останавливаться и трогаться с места. «Лошадь гораздо
легче осваивает все это без всадника на спине», - поясняет он.
Як этому моменту даже гаучо, которые до этого с явным скептицизмом следили за
показательным уроком, выражают изумление. Так же, как и хозяин ранчо, который,
будто не веря своим глазам, качает головой. «Он за пару часов учит лошадь делать
то, на что у меня уходят недели, - говорит он. – Я всю жизнь провел возле лошадей.
И как же по-дурацки я с ними обращался».
В юности у Хардоя не было такого глубокого взаимопонимания с лошадьми, оно появилось
позже. Он родился в семье землевладельца. Его отцу принадлежала ферма в тысячу
гектаров возле Хунина, в 260 километрах к западу от Буэнос-Айреса, на ней выращивали
зерно и разводили скот. Родители отправили пятерых детей учиться в столицу,
чтобы они приобрели там профессию и стали городскими жителями.
Хардой, по его собственному признанию, учился хуже всех своих братьев и сестер.
В наказание за плохие отец отсылал его во время школьных каникул на скотоводческую
ферму, где он работал наравне с гаучо. Однако сам Хардой вовсе не считал это
наказанием. Он с удовольствием помогал чинить изгороди, пасти скот и объезжать
диких лошадей.
Управляющий фермой Франсиско Таборда, как это было принято в те времена, обращался
с лошадьми жестоко. «Я помню, как в шестнадцать лет я объезжал своего первого
дикого жеребца, - рассказывает Хардой. – Таборда к тому времени уже умер, но
со всех сторон мне подсказывали: «Наподдай ему как следует»».
Нужно было внушить животному глубокий, неизбывный страх. Хардой не сомневался
в правильности этого метода и безжалостно орудовал кнутом, усмиряя лошадей.
«Мне хотелось быть крутым и завоевать уважение гаучо, - вспоминает он. – Они
считали меня слабаком – ведь, что ни говори, я был хозяйским сынком». К восемнадцати
годам Хардой стал хорошим объездчиком лошадей и даже выиграл несколько соревнований
на местных родео.
Поворотный момент в жизни Хардоя наступил незадолго до того, как ему исполнилось
20 лет. Играя в регби, он сильно повредил спину. После перенесенной операции
и длительного выздоровления он по настоянию врачей вынужден было отказаться
от карьеры чемпиона родео. Не представляя своей жизни без лошадей, он стал искать
альтернативу традиционным ковбойским приемам. Перечитав немало литературы по
дрессировке лошадей, он понял, что жестокие методы, практикуемые в Аргентине,
остались еще со времен первых поселенцев.
В XIX веке правительство
Аргентины вело непрекращавшуюся войну против индейцев, пытаясь продвинуть поселения
белых все дальше, на современные рубежи страны. Военные мало заботились о своих
лошадях. Так называемые caballos patrios, «лошади отчизны», во множестве погибали
от диких приемов дрессировки, главной целью которой было максимально быстро
приручить животное.
- Это стало нашим наследием, - говорит Хардой. – Когда после войны гаучо разошлись
по домам, они продолжали работать с лошадьми, применяя те же насильственные
методы. Это была неотъемлемая часть школы гаучо. Такой она остается и сегодня.
Я подозреваю, что семь из десяти лошадей в этой стране до сих пор дрессируют
безжалостными старомодными способами.
Изучая историю, Хардой убедился, что индейцы практиковали более гуманные методы
обращения с лошадьми, вероятно потому, что владели значительно меньшими по сравнению
с военными табунами и не могли позволить себе губить животных без счета. «Индейцы
посвящали дрессировке лошадей гораздо больше времени и делали это намного тоньше,
- говорит Хардой. – Она полагались больше на свой голос, чем на палку. Они знали
об успокаивающем воздействии воды и часто усмиряли лошадей в озере или реке,
заведя их по колено в воду».
Кроме того, индейцам нужны были послушные животные, способные превзойти армейских.
В «Мартине Фьерро» - эпической поэме гаучо, написанной в XIX веке, рассказывается
о всадниках-индейцах, которые выскакивали словно из-под земли, «как жареная
кукуруза». Животные и всадники прятались под стогами сена или в зарослях травы,
ибо только так они могли подстеречь отряды гаучо или избежать встречи с ними
в ровной безлесной пампе. «Можете себе представить, каким терпением и лаской
достигалось подобное послушание», - говорит Хардой.
Хотя индейцы давно уже исчезли из пампы, чему способствовали их массовое истребление,
болезни и насильственная ассимиляция, часть их методов дрессировки сохранили
белые, которых называли «заклинатели лошадей» - domadores de la palabra.
Эти удивительные люди как будто завораживают диких лошадей, нашептывая им в
уши какие-то слова. Хардой полагает, что это скорее всего спектакль. «Ровный,
ласковый голос, а не сами слова успокаивают лошадь, - говорит он. – В аргентинской
глубинке всякий, кто не бил лошадь, а по-доброму относился к ней, считался размазней.
Поэтому-то, чтобы избежать насмешек, люди и стали притворяться, что обладают
какой-то магической властью над животными».
Восстановившись после травмы спины, Мартин попытался продолжить прерванное образование.
Но после того, как его исключили из ветеринарной школы, она стал работать на
аукционе по продаже скота.
У него есть один талант, решил для себя Хардой. Он умел дрессировать лошадей,
не прибегая к жестокости, так, как он научился по книгам, благодаря своей собственной
смекалке и наблюдательности. Вскоре он начал понимать, что обладает особым даром.
«Не думаю, что это какая-то магическая сила, - говорит он. – Это как хорошая
игра на гитаре. Нужны талант, любовь и постоянная практика».
Прослышав о его методах, владельцы ранчо стали обращаться к Хардою за помощью,
когда нужно было обуздать особо непослушных лошадей. «Им было нелегко признать,
что они, так же как и их отцы и деды, неправильно обращались с лошадьми, - рассказывает
Хардой. – Мне давали самых диких и упрямых животных. Потом, когда я укрощал
их, всегда находился кто-то, кто заявлял, что это трюк, что я заколдовал лошадь
или загипнотизировал ее, заставив смотреть на солнце или делать еще какую-нибудь
подобную чушь. Некоторые меня до сих пор считают колдуном».
Хардой держит свою школу в пригороде Буэнос-Айреса, где он тренирует лошадей
для участия в скачках и игры в поло. Он организует также интенсивные курсы дрессуры
по всей Аргентине.
Неожиданно Хардой узнал, что его занятия помогают восстановить нарушенные отношения
между родителями и детьми.
В одном случае речь шла о подростке по имени Педро, который после смерти отца
бросил школу, вел себя крайне агрессивно. Начав посещать занятия Хардой, «Педро
перестал злиться и нашел свой интерес в жизни», - рассказывает мать мальчика.
Он стал работать конюхом на ранчо и уже подает большие надежды как тренер спортивных
и скаковых лошадей.
А вот еще один типичный случай. У отца и подростка-сына настолько испортились
отношения, что они перестали разговаривать. По совету друга семьи они записались
на курсы Хардоя. Правда, сын по-прежнему думает, что его отец, известный адвокат,
бывает иногда «слишком властным». Но лошади их объединили – теперь они проводят
почти все выходные вместе, занимаясь верховой ездой.
- Я думаю, что самый важный урок, который я извлек из занятий с Хардоем, что
я могу теперь признать, что если лошадь ведет себя плохо, это моя вина, - говорит
сын. – Это только справедливо, что и с собственным отцом я должен быть терпеливым.
Среди тех, кому идут на пользу уроки Хардоя, есть и дети с тяжелыми физическими
недостатками. Врачи подтверждают благотворное терапевтическое воздействие его
методов на инвалидов. Хардой – директор Аргентинской ассоциации верховой езды
для инвалидов. Он также помогает тренировать лошадей для этой ассоциации.
Ассоциация проводит свои занятия в армейском конно-спортивном центре, расположенном
за полем для игры в поло в Палермо, престижном районе Буэнос-Айреса. Среди пациентов
– подростки с тяжелейшими неврологическими заболеваниями. Многие из них не могут
сидеть или стоять без посторонней помощи. Некоторые не могут даже двигать руками.
Наконец, есть и такие, кто не владеет лицевой мускулатурой и не способен ни
улыбнуться, ни нахмуриться. И все же, хоть и с помощью медиков, шагающих рядом
и поддерживающих ездока, дети по очереди садятся на лошадь и берут в руки поводья,
обретая уверенность в своих силах, которая поражает врачей.
Дети ездят на лошадках креольской породы, у них низкая посадка, широкая спина
и смирный нрав. «Хардой делает лошадей, с которыми мы работали многие годы,
еще лучше, - говорит президент и основатель ассоциации Мария де лос Анхелес
Калберматтер. Это позволяет детям даже с самыми тяжелыми физическими недостатками
ездить верхом.
- Многие из этих детей прикованы к инвалидным креслам и смотрят на других людей
снизу вверх, - говорит Калберматтер. – И вдруг, оказавшись на лошади, они впервые
получают возможность взглянуть на мир сверху вниз и испытывают необычайное ощущение
уверенности. – Верховая езда и в другом способствует усилению этого вновь появившегося
чувства самоуважения. – У этих ребят есть браться и сестры, добившиеся успехов
в футболе, регби, теннисе, - объясняет она. – А наши пациенты могут теперь сказать,
что они наездники. Это звучит прекрасно, потому что, по мнению многих, верховая
езда – спорт для избранных.
Матиас дрожал как осиновый лист, когда несколькими минутами ранее его усаживали
в седло. Теперь он подъезжает к Калберматтер, ему помогают слезть с лошади.
Мальчик обнимает лошадь за передние ноги, и, хотя его неподвижное лицо не в
силах изобразить улыбку, блеск в его глазах говорит о том, что он счастлив.
Он отпускает лошадь только после того, как ему предлагают угостить ее морковкой.
«Как было бы хорошо, если бы кто-то из наших детей стал когда-нибудь работать
с лошадьми!» - восклицает Калберматтер. А может – почему бы и нет? – «заговаривать»
их, как это умеет Хардой.
Reader’s Digest, июль-август 2000 года